«Если восстановление справедливости займет годы, я готовлюсь провести их с достоинством»
Исповедующего дзен-буддизм программиста приговорили к 8 годам за пост в соцсетях. Публикуем его письмо
Илья Васильев. Фото: соцсети
Преображенский суд Москвы приговорил к восьми годам колонии столичного программиста и дзен-буддиста Илью Васильева по делу о военных «фейках» за пост в соцсетях на английском языке. Силовики нашли публикацию в телефоне, который изъяли у политзаключенного в прошлом году из-за административного дела о дискредитации армии. В суде Васильев объяснил, что пост был продиктован «состраданием и сочувствием» к погибшим.
По версии следствия, Васильев якобы осознанно «ввел в заблуждение неограниченный круг лиц» и «создал видимость противоправной, нарушающей международное законодательство деятельности» армии РФ и властей страны. Следствие приписало Васильеву мотив политической ненависти, чтобы увеличить срок заключения. Адвокат подсудимого Геворг Алексанян просил суд назначить новую экспертизу поста, который был написан на английском языке. По его мнению, эксперты ФСБ нашли мотив политической ненависти в неточном переводе текста. Суд отказался. А прокурор вовсе требовала для Васильева 8,5 года лишения свободы.
«Мы с самого начала относились к суду как к правосудию. Призывали к голосу разума. Но судья услышал только голос прокуратуры. Разумом там не пахнет», — считает адвокат Алексанян.
Он отметил, что в деле Васильева допущены многочисленные нарушения. Так, например, текст поста, который по делу о «военных фейках» вменили его подзащитному, эксперту был предоставлен в другом виде:
«Текст [поста] был на английском языке. И они [следователи] перевели его просто машинным образом, «Перевести на русский» нажали и передали эксперту. А потом сделали официальный перевод, и нам вменили официальный перевод, и они [переводы] отличаются».
Преследование Васильева началось в июне 2024 года. Все это время он содержался в СИЗО, где на него оказывали давление — не давали увидеться с буддистским священником и отказывали в медицинской помощи. Помимо этого, часть писем ему не передавали, поскольку в тех посланиях он использовал словосочетание «политические заключенные». По мнению тюремного цензора, в России их нет, а есть — «просто заключенные».
В феврале 2025 года Васильева отправили в карцер на 15 суток из-за неубранных за спину рук. Сам программист связал взыскание с тем, что на суде задавал провокационные вопросы сотруднику ФСБ, который выступал свидетелем по его делу. О своем отношении к приговору и реальному сроку политзэк написал нам в письме.
Илья Васильев. Фото из личного архива
Васильев Илья Владимирович, 1973 г.р.
ФКУ СИЗО-1 г. Москвы «Матросская тишина»
Сейчас дни летят быстрее, чем прошлым летом. Особенно в первые недели задержания. Моя практика Дзэн окрепла. Благородные формы буддизма удалось адаптировать к скромным, даже аскетичным условиям СИЗО и карцера. В священную неделю Рохацу (письмо датировано 31.03. — Ред.), завершающуюся праздником просветления Будды, я усиливал ежедневную практику, а весь день Рохацу собирал алтарь из подручных предметов, зажег свечу, благовоние и провел службу. Необычно то, что практика здесь проходит на виду у людей, не имеющих отношения к буддизму. Обычно медитация — интимное дело для близких по духу людей, проходит без зрителей и свидетелей. В камере все на виду. В одной комнате мы спим, едим, я медитирую, мусульмане делают намаз.
Возможно, меня специально держат в «зеленых» камерах — столько ислама в моей жизни никогда не было. Полвека я жил, мало сталкивался с арабской культурой. Последние девять месяцев я ежедневно наблюдаю намаз по три раза в день. Мы следим, какая посуда для халяль и т.п. Соответственно, и мои сокамерники привыкли к моим ежедневным медитациям. Разговоры о религии нечасто заводим. При этом люди, кто хотел бы сидеть со мной дзадзен (медитативная практика), не могут это сделать.
Зачем мне, коренному москвичу, дали арест и разместили в СИЗО, религиозному служению это явно мешает. Притом что тяжесть преступления только на бумаге. Все отмечают, что публикация в фейсбуке* является преступлением только в России — новым законом «бешеного принтера». В большинстве стран за подобное никто тюрьмой не наказывает. Например, Трампа за прямые призывы к бунту на миллионную аудиторию просто забанили в твиттере и даже такая мера вызвала бурную критику, так как это нарушение свободы слова.
Девять месяцев в СИЗО — это безумие, но последние годы государство, увы, вытворяет и не такое. Мои девять месяцев включают еще 15 суток в карцере, подобном карцеру Алексея Навального. Увы, когда я это описываю в письмах, их изымают, и они не доходят до адресатов.
Формально карцер мне назначили из-за того, что в коридоре я не держал руки за спиной. По крайней мере, мне так заявили на комиссии, и спорить я не стал, подписав предложенную бумагу, где это так сформулировано. Иногда я встречаю заключенных, кому интересен японский язык, дзэн-буддизм или хакерство, но в целом тем для общения мало. Незаконная деятельность меня не интересует, карьеру в преступном мире я не преследую. А от других «политических» меня держат отдельно.
Беседы на политические темы мне поддерживать не интересно. Настолько разные у меня с уголовниками картины мира. Зато я выяснил, что «чекистская мораль», о которой рассказывал Владимир Милов** и которая охватила Россию в последние годы, имеет уголовное происхождение. Мой знакомый священник-лютеранин называл точное название этой ереси — представления о том, что заповеди «не укради, не убей…» имеют не абсолютный, а относительный характер. У друзей мы ничего не воруем, их не убиваем, а вот среди людей есть какие-то группы, касты, которым дозволено и грабить, и убивать.
Напомню, что буддизм сформировался в Древней Индии 25 веков назад, как протест против кастовой системы. Но в тех же войнах легко заметить все тот же моральный релятивизм — здесь свои, мы их защищаем, их убивать недопустимо. А там — чужие, враги (…). Я давно заметил, что стоит допустить небольшое нарушение — взяточничество, казнокрадство, — это и приведет к большому кровопролитию, то, что нынче происходит и что, к счастью, пытаются прекратить — кульминация «чекистской морали». В криминальной среде это можно наблюдать, но обсуждать не с кем.
Илья Васильев. Фото: соцсети судов общей юрисдикции Москвы
На суды меня возят не часто. Я прохожу обыски, перемещения в камеры — «сборки» и автозаки — когда руки за спиной или в наручниках. Не могу сказать, что ко мне относятся хуже, чем к другим. Наоборот, иногда сочувствуют. Но сама система, конечно, далека от того, как мы привыкли жить на воле.
Трудности в понимании юридического языка. Мы разбираем с адвокатом, что и как говорить. Часто различия в подаче своей мысли для меня незначительны, но для суда разница существенна. Это отмечают и другие заключенные — юристы разговаривают на своем языке и часто слышат то, что хотят слышать. Подсудимые, не имея юридической подготовки и опыта, часто не понимают. Например, обвиняемый в мошенничестве говорит о «схеме», имея в виду бизнес-схему, а судья расценивает, что речь идет о мошеннической схеме.
То, что мне собрали денег на адвоката, что есть поддержка обвиняемых по политическим статьям, это действительно важно. Конечно, акцент должен быть на том, чтобы таких статей в УК РФ не было и не появлялось.
Но раз не вышло, то наличие адвоката помогает разбираться в той ситуации, которая уж получилась.
Из карцера готовиться к суду значительно сложнее. Я завел общую тетрадь, где на страницах пишу абзацы своей речи, редактирую по кусочкам, а потом собираю в общий текст, который сверяю с адвокатом. Компьютером я начал пользоваться еще в 1980-е, откат на бумагу и ручку воспринимаю болезненно. Смысл моей жизни в изучении компьютеров, и насильственное отлучение от высоких технологий, которое длится в заключении, — бесчеловечно.
Растягивание суда, который, по-хорошему, должен проходить за час или меньше, с вердиктом «не виновный», тоже гуманным не назвать. В этом уголовный эпизод моего преследования сильно отличается от административного преследования — за день справились.
Жалобы на здоровье есть, и это отдельная история. Мой организм не так хорошо реагирует на такую скученность населения из разных стран и уровней жизни, но до сих пор суд продлевал содержание под стражей. Официальный список болезней, не позволяющих арест, очень скуп и не отражает реальной жизни в СИЗО.
Еще одна тема, на которую пришла пора беседовать с адвокатом, — недопуск священника. Суд последовательно отказывает мне в посещении буддистского священника. Хотя православных выводят в церковь дважды в месяц без бумажной волокиты. Мне интересно, как буддисту-священнику, разобраться в этой ситуации. По закону все религии в России равны. У буддистов религиозные права должны соблюдаться. В Дзэн мы можем положить у стены камень, и он будет Буддой для традиционной службы, но для многих буддистов важно, чтобы службу провел священник в традиционной одежде с ритуальным предметом на алтаре, известного благородного происхождения. Все это создает атмосферу, которая поддерживает религиозных людей в дни испытаний. Не знаю, получится ли всего этого добиться именно мне в московском СИЗО, но мой труд однажды приведет к изменениям в лучшую сторону. А еще лучше в СИЗО не попадать.
Тюрьма учит оптимизму. Кто-то пытается отсюда ускользнуть на СВО, но там не все выживают. Я надеюсь на торжество учения Будды и освобождение в зале суда.
Если же восстановление справедливости и моей свободы займет годы, я готовлюсь провести их с достоинством, помогая людям там, где они больше всего нуждаются в помощи. Будучи заключенным, я сам нуждаюсь в поддержке. Не могу всем рекомендовать мой выбор в русской дилемме «уезжать или оставаться», но сердцем я чувствую, что практиковать Дзэн в Москве важно, и наша практика здесь помогает всем живым, даже если проходит в застенках.
Наблюдая за происходящим, не всегда имеем возможность говорить открыто, мы меняем мир вокруг нас в лучшую сторону, в том числе наш родной город. У других людей — другие обстоятельства. (…) Каждый человек смертен, но если в нашем сердце есть неизменные «не врать, не воровать», это наделяет вашу конечную жизнь смыслом и приобщает к безначальному сообществу людей, о которых вы можете знать не так много, как священники Дзэн, но которое все равно чувствуете при любой политической погоде.
Однажды, надеюсь, у нас получится встретиться лично и побеседовать без посредников, без ограничений в темах и выражениях. Это наступление на свободу слова последнее, так как поколению, воспитанному до изобретения интернета, суждено умереть как динозаврам. Благополучие, процветание России зависит от развития цифровых технологий, а это развитие и есть следствие свободного обмена информацией и свободы общения.
Илья Васильев. Фото из личного архива
Письмо Ильи Васильева от 2 июля 2025 года (с небольшими сокращениями)
<…> В прениях я высказался, что не все верят в то, что суды России нынче занимаются правосудием, но мы с адвокатом отнеслись к судебному процессу как к честному и привели свои аргументы, доводы, словно это действительно суд, а не расправа над «инакомыслящим».
Я отметил, что перед судьей Лебедевой стоял сложный выбор. С одной стороны — русская культура, к которой тянутся люди из разных стран. Школа изучения компьютеров, программирования, хакерства на основе уважаемой традиции Дзэн. С другой — силовики, кому права человека и Конституция РФ только мешают выполнять планы по посадке соотечественников. В России есть и то, и другое. Судья должна от имени страны сделать выбор, что есть Россия, что мы несем силой оружия на «новые территории» — Пушкина или Дантеса? <…> Сторона защиты предложила судье, как Морфеус — Нео, две таблетки: красную и синюю. Судья сделала выбор, что есть Россия сейчас, — в пользу силовых структур. Конечно, мы будем это опротестовывать. Уже подали апелляцию. <…> Мне искренне жаль судью, что процесс поставил ее в такое положение, перед опасностью и тем, что ею выбрано — большей опасностью для всех нас, а для нее — потом.
Никто не ожидал, что будет 8 лет. Даже запрос [прокурора] с 8,5 года показался диким, запредельно жестоким — за одну публикацию в соцсети. Более того, даже «бан» (запрет на публикации в соцсетях — дополнительное наказание суда) я бы посчитал несправедливым нарушением свободы слова. Когда на меня надели наручники, это стало бесчеловечным обращением. Год за решеткой, что я уже провел, это в точности история из жизни тоталитарных режимов. Приговор в 8 лет — запредельное зло (…). Даже ожидаемые 5–6 лет — недопустимое наказание за публикации в Сети. <…>
Как отреагировал на приговор? С буддистским спокойствием. Со времен ковида, недопуска Алексея Навального до президентских выборов, «обратной рокировки» и разгона митинга на Болотной — способность удивляться их [властей] поведению прошла.
Фанатики в разную чушь верят, и идут на самые отчаянные преступления, «защищая» свою чушь от правды и здравого смысла. Весь год (…) я смотрю русский телевизор, общаясь со сторонниками Путина из уголовного мира. Это замкнутый комплект верований и не очень логичных рассуждений. Даже мое намерение уйти из мира и посвятить жизнь Дзэн-буддизму их так возмутило, что его оценили в 8 лет за решеткой. Надеюсь, что те, кто занимается политикой, в отличие от меня, добьются успеха, отменят позорящие Россию статьи в УК, и все мы — несправедливо осужденные — выйдем на свободу. Сколько лет это займет, столько нам и сидеть придется. Будет мир, амнистия — хорошо. Продолжу свой путь в монашество пораньше. Я могу и в тоталитарном обществе Дзэн практиковать. Просто дайте мне землю под монастырь, в котором я смогу спасать людей от того, что вы вытворяете за его стенами — в миру. Пока у дзэн-буддистов такого места в России не появится, вы больше нервничать будете, чем мы. Желаю всем свободы, счастья и мирного неба над головой. С теплотой, Илья.
