«В ШИЗО мне было даже комфортнее». Интервью с Константином Котовым
За это время Котов успел жениться, а мир – измениться до неузнаваемости. Константин рассказал нам о жизни в колонии и на воле.
— Как вы сейчас, как настроение?
–– У меня отличное настроение, я сейчас с родными и с женой, это здорово.
— Что вы сделали в первую очередь, когда вышли из колонии?
–– Поехал к родителям. Они не смогли приехать. Они вроде нормально, но, конечно, этот год наложил на них свой отпечаток. Они достаточно пожилые люди и тяжело все это восприняли.
— Буквально на следующий день после выхода из колонии вы поехали на суд к Юлии Галяминой, а до этого – на апелляцию по «Новому величию». Отдохнуть не хотелось?
–– Не мог пропустить ни суд у Ани, ни суд у Юли. Во-первых, я знал Юлю еще до своего ареста, и, конечно, нужно было прийти и поддержать ее. В среду я обязательно пойду на ее приговор.
— Я знаю, что в колонии с вами никто не общался поначалу по указанию администрации.
–– Изначально общение запрещено для всех: изначально ты находишься в карантинном отряде, где выполняешь режимные мероприятия в достаточно тяжелых условиях – это так называемая «прожарка». Тебе показывают тяжелую жизнь, какую могут тебе устроить, чтобы потом ты не захотел туда вернуться. Дальше тебя поднимают в обычный отряд, где уже относительно нормальная –– если так можно говорить применительно к колонии –– обстановка. В обычном отряде я поначалу тоже был полностью лишен общения по требованию сотрудников администрации этой колонии. Как я понял, они просто запугали других заключенных. Но потом я начал с ними общаться вполне нормально. Они ко мне подходили и все понимали. Выражали слова поддержки. Тот режим, который мне устроили, отражался на всех заключенных, которые находились рядом со мной. Поэтому я ожидал негативного отношения, но некоторые, наоборот, даже сочувствовали.
Конечно, у них у всех совершенно разные истории. Были люди, которые действительно совершили какое-то преступление. Но, на мой взгляд, получили неадекватное наказание. Часто это происходит по наркотическим статьям: человек действительно, может быть, употреблял, а его осудили за распространение и производство наркотиков. Либо по мошенническим статьям, по 159-й.
Когда я находился под максимальным прессом поначалу, один из заключенных дал мне свои перчатки, у меня их не было и никто не мог дать, несмотря на то, что отец прислал мне их в посылке. И этот заключенный получил выговор за то, что поступил по-человечески.
— В чем заключались режимные мероприятия?
–– Ничего страшного в них не было. Распорядок дня был полностью распланирован: совершенно никакого личного времени не было. Утром и вечером, где-то по часу, каждый день проходит проверка. По 106 статье УИК ты два раза в неделю выходишь на работы по благоустройству территории: подметаешь, убираешь мусор, а зимой – снег. Я находился в отряде, где в большинстве своем были инвалиды. Они не работали, поэтому мы, по постановлению, большую часть времени смотрели телевизор: видеолекции по различным аспектам отбывания наказания и телеканалы. Хочешь не хочешь – приходилось тупо сидеть и фактически большую часть дня смотреть телевизор. Свободного времени был час перед отбоем – только тогда можно было заняться своими делами. Все это происходило из-за меня. Но после нескольких моих упоминаний в прессе, мы стали жить совершенно по-другому.
— А что было в этих лекциях?
–– Сотрудники администрации читали выдержки внутреннего распорядка – кодекса, по которому живет осужденный в колонии. Там рассказывались некоторые правовые моменты, были лекции, посвященные экстремизму и терроризму в качестве предупреждения преступлений. Были лекции о вреде алкоголя и курения. Фактически это длилось большую часть моего срока. Примерно за три месяца до того, как срок заканчивался, администрация сняла с меня это давление и мы стали жить в относительно нормальных условиях: в течение дня можно было читать, играть в игры, заниматься тем, что тебе нравится – естественно, в ограниченных пределах.
Еще в колонии была промышленная зона, но туда меня по какой-то причине не отправили работать: во-первых, и там пришлось бы поддерживать режим прессинга, во-вторых, возможно, чтобы я не пересекался с другими жителями колонии. Поэтому я оставался на изоляции в отряде.
— Что вам далось сложнее всего во время пребывания в колонии?
–– Самыми невыносимыми были первые недели, когда я только приехал с этапа из Москвы и находился в изоляторе. Конечно, в московском изоляторе все по-другому, хоть там и тоже есть режим. Но тут эти все построения, гимн по утрам, зарядка –– и ты в совершенно ошарашенном состоянии.
Плюс, начались небольшие провокации со стороны осужденных, это тоже было достаточно неприятно. Они спрашивали в достаточно повышенных тонах обо мне, придирались, но ничего серьезного. Но потом, как мне рассказали, это тоже было инициировано оперотделом администрации колонии, который занимается режимом, в котором живут осужденные.
Но меня поддерживали все мои друзья, родные и адвокаты: они приезжали, писали и им я всегда мог все рассказать. Вообще-то мне сразу сказали: «Костя, давай к тебе адвокат будет приезжать раз в полгода, и тогда от тебя отстанем. Я отказался.
— Мир изменился: коронавирус, изоляция, закрытые границы. Вас не было целый год. Как впечатления?
–– Конечно, все люди в масках и у всех постоянный страх заболеть. Когда я смотрел об этом новости и читал об этом в газетах, я не очень понимал весь масштаб происходящего. Наконец-то я увидел коронавирус вживую. И очень неприятно, что все это до сих пор продолжается.
Видно, что жизнь изменилась: меньше людей не улицах и в метро. Сейчас даже в те часы, когда люди возвращаются с работы, значительно меньше людей. Как я понимаю, многие работают на удаленке, и это тоже очень необычно. У вас-то все эти изменения вводились постепенно, а я тут пришел и увидел результат. Выглядит достаточно непривычно.
О коронавирусе я узнал из новостей. Мне казалось, что подняли какую-то излишнюю панику: и у нас в стране, и в других странах. Я думал, что это не страшнее обычного гриппа. Но когда я стал читать сводки об умерших людях, и у меня в семье тоже люди пострадали. Тогда я понял, что все серьезно.
— А в колонии какие-то меры принимались?
–– Весной я уезжал в Москву на отмену приговора, а когда вернулся, все были уже в масках. Мы постоянно находились в масках, даже в общежитии. Их мы снимали только после отбоя, когда ложились спать. Не сделать этого нельзя: если ты не сделаешь что-то, что от тебя потребуется, ты об этом пожалеешь.
— Я знаю, что вы были в ШИЗО. Как впечатления?
–– Мне в штрафном изоляторе было даже комфортнее: я мог читать, я мог целый день просто ходить по камере. Это было лучше, чем постоянно смотреть телевизор. Но провел я там достаточно недолго, всего лишь 10 суток.
— Как так получилось, что вы поженились с Аней Павликовой?
–– Впервые мы встретились в письме, когда она находилась в изоляторе. Когда она уже вышла на домашний арест, я уже изредка мог ее видеть, и мы могли общаться. Встречаться у нас получалось. Мы друг друга знали, а когда меня арестовали, я не знал, когда мы увидимся. Мне дали 4 года и я мог выйти еще нескоро. И чтобы ее увидеть, был только такой вариант – зарегистрировать наши отношения. Сейчас мы живем вместе.
Саша Шведченко
